– Смотри, Илья Николаевич, я тебе уже второй раз доверился. Не только душу, но и дела свои раскрыл. Слово «помощь» я не люблю, потому как всегда только на себя надеюсь, но на этот раз прошу: постарайся, не подведи, найди этих гадов. Не мне тебя, конечно, учить, но дело это больше государственное, чем приватное. Поэтому, сам понимаешь, чем быстрее мы выйдем на этих жуликов, тем лучше и тебе, и мне.
Он протянул руку Алексею, и тот крепко ее пожал.
Глава 19
Вот уже два часа Алексей сидел в своей комнате и рисовал только ему понятные схемы: набор кружков, которые пытался соединить в единое целое стрелочками, но как раз его-то и не получалось. За этими пустыми стараниями поначалу миновал ужин, и Алексей сделал вид, что не слышит многократных и громких призывов кухарки: «Кушать готово!», а затем ее же ворчливое: «Наварила на Маланьину свадьбу – и все Трезорке под хвост!» Ближе к полуночи к нему постучался Владимир Константинович, который также пропустил ужин, вызвав справедливые громы и молнии. Их не преминула извергнуть на его голову разгневанная Лукерья. Тем не менее ужинать он отказался, потому что вернулся из гостей.
Единственно Маша утешила отходчивое сердце старой кухарки и съела немного рыбного пирога из той форели, что доставили сегодня утром в подарок от Михаила Кретова. Форель разводили на одном из его озер.
Маша уже поднималась с постели, по утрам работала над какой-то рукописью, в обед уединялась в библиотеке, а вечером выходила гулять под белым кружевным зонтиком по тропке, которая пробегала над берегом Тесинки, протекающей сразу же за учительским огородом. Компанию ей составляли две собаки, живущие в доме Владимира Константиновича, – Трезорка и Негодяйка, но в последнее время к ним присоединился Михаил Кретов, который исправно, каждый вечер наведывался в маленький, утонувший в зарослях черемухи домик, подолгу беседовал с учителем, потом робко стучал в дверь Машиной комнаты и приглашал ее прогуляться.
Алексей в этих променадах не участвовал, потому что на пару с урядником гонял на лошадях по уезду, в тщетных попытках выйти на след Бугатова и Матвеева. Ермашка исчез где-то в тайге, и Алексей из не слишком вразумительных ответов Егора так и не понял, чем он там занимается. Хотя подозревал, что урядник до поры до времени что-то скрывает, видимо, боится сглазить, так как после каждого вопроса что-то старается украдкой перекреститься и сплюнуть на землю.
Возвращался он поздно, грязный и злой от очередной неудачи, торопливо мылся, ужинал и шел в кабинет Владимира Константиновича, который был отдан ему в полное распоряжение по вечерам и в ночное время. Здесь он пытался разложить по полочкам все те сведения, которые удалось добыть за день. Прошла уже неделя после того, как похоронили Тригера. Вернее, вылили в могилу тот злополучный ковш чугуна, в котором нашел свою страшную смерть управляющий, а сверху поставили чугунный же крест с надписью, что покоится здесь прах раба божьего Генриха Иоганновича Тригера, усыпали могилу цветами и ушли успокоенные, справив свой долг, – и немногочисленные родственники, и сослуживцы, которые больше обеспокоены были вопросом: кого братья Кретовы вздумают назначить новым управляющим?
«Уж не Столетова ли?» – шептались конторские, с большим сомнением относясь к подобному варианту. «Слабоват Семен Петрович, ох слабоват по сравнению с Генрихом Ивановичем, – произносил то и дело кто-нибудь из чиновников и удрученно качал головой, потому что, как ни просчитывай, как ни рассуждай, но другой кандидатуры на заводе не было, и привезти так скоро нового человека из Североеланска у Кретовых вряд ли получится. Где ж им отыскать подобного подвижника? Кто ж согласится ехать в самую глушь, на окраину губернии да еще в зиму?
Все эти новости уже по традиции Алексею сообщал Владимир Константинович, но в последние три дня его заменил Михаил. Не по обычаю тихий, он возвращался с прогулки, усаживался в кресло, громко и протяжно вздыхал, из чего Алексей сделал вывод, что прогулки ему радости не приносят, вероятно, из-за чрезмерной холодности Маши. Девушка, насколько он понимал, терпела купца рядом с собой только из благодарности за помощь и заботу, которую он проявил в ту печальную ночь ее ранения и гибели Тригера.
В дверь постучали. Алексей бросил взгляд на часы. Сегодня Михаил припозднился. Неужто Маша смилостивилась над ним и позволила себе погулять чуть дольше?
– Входите! – крикнул он в сторону двери. Но на пороге против обыкновения возник Владимир Константинович. Учитель был явно взволнован.
Не проронив ни слова, он прошел к кожаному с истертыми подлокотниками креслу, над которым возвышался разлапистый фикус, и, что-то недовольно проворчав, устроился в нем.
Алексей молча наблюдал за ним.
Владимир Константинович опять же не по обычаю нервно постучал пальцами по подлокотнику и без всяких предисловий заявил:
– Михаил просил руки у Маши. И только что пытался убедить меня в том, что это лучший для нее вариант.
Алексей похолодел, но постарался не показать виду, насколько сражен подобным известием.
– И что же Маша? Согласилась?
– Нет, отказала, – вздохнул Владимир Константинович, – причем очень категорично. Михаил крайне обижен. Около часа изливал мне душу, говорил, что искренне любит ее и что только Маша способна изменить его жизнь в лучшую сторону.
– Но изменится ли при этом Машина жизнь в лучшую сторону? – Алексей не смотрел на учителя. Уставившись в бумаги, он ничего в них не видел и старался только, чтобы голос не слишком дрожал, выдавая его смятение и растерянность.
– Он считает, что Маша просто не понимает своего счастья. У нее будет гораздо больше возможностей заниматься научными изысканиями. Михаил в состоянии снарядить любую экспедицию и сам с удовольствием будет ей во всем помогать. Я уже рассказывал вам, Илья, что в душе он как раз не купец и не промышленник.
– Я вижу, что вы тоже огорчены Машиным отказом?
– Как сказать, Илья! – вздохнул учитель. – Я очень хочу, чтобы Машенька была счастлива, но в то же время боюсь, что ее запрут в золотой клетке, а все обещания Михаила окажутся всего лишь обещаниями. Но с другой стороны, он чуть ли не плакал, когда мы с ним разговаривали. Похоже, что он действительно любит Машу и готов сделать все, что она ни пожелает...
– Самое главное – любит ли его Маша?
– Я пытался с ней поговорить, но поначалу она даже не хотела открывать мне дверь. Потом все-таки открыла, но сообщила, что отказывается выходить замуж за Михаила по той причине, что вовсе не намерена создавать семью. Дескать, это первейшая помеха ее научной работе. Я сказал, что это глупости, но она рассердилась на меня и снова закрылась в своей комнате. Но, – Владимир Константинович посмотрел на потемневшие окна, затем, слегка прищурившись, на Алексея и с видом заговорщика произнес: – Четверть часа назад я вновь постучался к ней и позвал пить чай, но Маша мне не ответила. И я, Илья, услышал, что она несколько раз всхлипнула. Выходит, не все так просто, как кажется.
– Выходит, что так, – вздохнул Алексей.
– Не печальтесь, Илья. – Владимир Константинович смотрел на него с явным сожалением. – Вы – прекрасный молодой человек и, кажется, нравитесь Маше, но с вами она тем более не свяжет свою судьбу. Простите меня за прямоту, но вы, на мой взгляд, слишком мягки по характеру, но в то же время чрезвычайно самолюбивы. Она из вас веревки будет вить, а вы страдать при этом... Поймите, из подобного союза ничего хорошего не получится.
– Вероятно, вы правы. – Алексей исподлобья посмотрел на учителя. – По правде сказать, я никаких особых намерений по отношению к Маше не имел, Владимир Константинович. Она – милая, умная девушка. Мы с ней подружились, мне приятно ее общество, а на большее я не рассчитываю. К тому же мои служебные обязанности по большей части несовместимы с семейным счастьем...
– Эка вы загнули, Илья! – замахал на него руками учитель. – «Служебные обязанности...» «несовместимы...» Только от вас самого зависит, насколько они окажутся совместимы и с семьей, и с детками, когда те появятся. Согласитесь, просто не пришло время, чтоб вы задумались над этим вопросом серьезно. Наступит пора, когда вы влюбитесь по-настоящему, и тогда посмотрим, сумеют ли служебные обязанности заслонить вашу любовь.